И Намор - В третью стражу [СИ]
"Пока никто... Или уже кто-то?"
Кто-то... — Зеркало не обманывает. Уже кое-кто, и зовут ее Виктория Фар.
"Так-то, голуби мои!"
Не Пугачева и не Распутина, но та, которой обещано будущее немереной крутости.
"Или пуля в затылок..."
Ну, что ж могло – может – случиться и так. Но по внутреннему ощущению это достойней жалкого прозябания в Аргентине или Чили.
"Не нужен нам берег турецкий... И Мексика нам не нужна! А если за дело, то и пуля не дура!"
От мрачных мыслей ее отвлек стук в дверь.
— Да! — Раздраженно бросила Таня, знавшая, впрочем, что "чужие здесь не ходят". — Ну!
Но это были свои.
Скрипнула, раскрываясь, дверь, и в "кабинет" вошел Виктор.
— Опять не в духе? — С какой-то странной интонацией спросил месье Лежён. — А тебе, между прочим, цветы.
"Цветы... Скоро аллергия от них начнется!"
— От кого? — Не оборачиваясь, спросила она, припудривая между тем носик. — Записка есть?
— Нет – ответил Виктор и протянул ей сзади, через плечо, веточку сирени.
— Сирень? — Удивилась Таня. — Студентик какой-нибудь? — спросила, не потрудившись даже взять у Виктора цветы.
— В Париже она уж две недели как отцвела. — Скучным, "лекторским" голосом сообщил Федорчук, продолжая держать букетик над ее плечом. — Самолетом из Стокгольма... пришлось в Вильнев-Орли съездить...
— Вот как? — Что-то в его тоне насторожило, но она не успела еще переключиться с собственных мыслей на новые "вызовы эпохи". — И от кого же?
— Баст. — Коротко ответил Виктор, вкладывая веточку в руку Татьяны.
— На самолет деньги нашлись, а на розы... — начала, было, она, и разом побледнев, уронила веточку на трюмо, схватилась за горло, останавливая рвущийся вскрик.
— Что с тобой? Плохо? — Виктор метнулся к графину с водой, налил полстакана и поднес Татьяне. — Попей. Сейчас за доктором пошлю...
— Да, что с тобой! — Снова спросил он, заглянув в глаза Татьяне, уже настолько блестящие, что в уголках накопилась влага и сорвалась двумя слезами.
— Жаннет! Что?... — Виктор задергался, не понимая что происходит, но увидев, что дело плохо.
А ей, и в самом деле, было плохо.
— Ддд-еннь... р-рож-жденния... — выдавила она из себя, отпуская на волю слезы и боль.
— Что? У кого? — не понял Виктор.
— Мне... сегодня... "там"...сорок...
... Мама... сирень... Двадцать восьмое мая...
"Олег вспомнил... Я сама замоталась... и Жаннет..."
А cлезы текли и текли...
Глава 18. Дуб и чертополох
Пожалуй, вряд ли найдётся на свете занятие проще, — если уж втемяшится в башку такая блажь – чем наводить порядок в безлюдном хозяйстве, ранее тебе не принадлежавшем. Не связывают условности и традиции. Никто не стоит за плечом и не сопит укоризненно, подразумевая что 'при старом хозяине' было лучше. Нет вечного как полусуточные приливы Фёрт-о-Форта[302] стариковского шёпота за спиной — 'по миру пойдём с новыми порядками. Не та нынче молодёжь, да и что с него, англичанина, взять?!' Такое положение дел не то чтобы радовало Майкла Гринвуда, а вместе с ним и Степана, но значительно облегчало задачу полноценного вступления во владение. Да и обнаруженные поблизости от поместья горные – форелевые речушки, питавшие 'Лох-как-его-там', были с благодарностью восприняты как дар небес. Или, по меньшей мере, в качестве приятного бонуса к библиотеке и висковарне. В следующий приезд сюда, — а когда он будет, следующий? — стоило озаботиться снастями и снаряжением, ибо в этой глуши приобрести их – несбыточная мечта.
Однако, если взглянуть на всё это с другой стороны, то ещё лучше рассуждать о наведении порядка в новом 'дворянском гнезде', сидя в глубоком и жёстком, несмотря на несколько подложенных подушек, кресле у камина. И не абы как, а в точном соответствии со сладкими фантазиями о 'старой доброй Англии'. То есть, с большим графином (пинты на три, не меньше) 'неженатого' пятидесятилетнего виски и новеньким хумидором[303] из белизского кедра, полным отборных сигар Partagas. Степан и сам не знал почему выбрал именно этот сорт. Мало ли в мире хороших брендов? Но, наверное, проскочили какие-то ассоциации с безденежной молодостью, когда по карману начинающему преподавателю были лишь крепкие и сладковатые кубинские сигареты. Были, разумеется, и сигары, скатанные – по рассказам очевидцев – на широких бёдрах юными мулатками острова Свободы. Эти сигары – именно Partagas – продававшиеся в киосках 'Союзпечати' по сорок копеек за штуку, — дорогое удовольствие для редких пижонов. Яркие воспоминания молодости, будь они неладны! Цвета и запахи – как вспышки стробоскопа – наотмашь бьющие по нервам. А вот виски в 'там и тогда' не было. Никакого. Лишь коллеги – счастливчики, командированные в 'забугорье', привозили нечто вроде 'Белой лошади' или 'Чёрного кота'. Дешёвого, надо отметить, пойла, а иное было просто недоступно с учётом невеликих инвалютных суточных. Но 'у советских собственная гордость' и хорошим тоном считалось, уговорив в очередной раз пузырёк 'ячменного самогона', дружно притворно удивляться — 'как они там эту гадость пьют? '. Сейчас всё было иначе. Виски был великолепен без преувеличений. Дымный, торфяно-дубовый аромат, казалось, пропитал за несколько дней все окружающие Матвеева предметы. Но виски – и это главное – не подменял собой события жизни, а лишь придавал им особый вкус, как маленькая щепотка специй делает обыденное блюдо запоминающимся.
За неделю графин потерял не более трети своего содержимого, ибо важен был не результат, а процесс. На второй день, после визита в один из пабов Питлохри, Степан попытался, по старинной шотландской традиции, совместить употребление виски с местным некрепким элем, специально сваренным для запивания ячменного нектара, но быстро отказался от этой затеи. Такой 'секс для нищих' его не прельщал и как-то мало сочетался с неспешными размышлениями в кресле у камина.
'Кстати, о птичках... и что мне прикажете делать с этим приютом самогонщиков? Бросить всё и заняться спаиванием населения страны – исторического противника? Я скорее сам, от одних только дегустаций, 'белку' заполучу. По-шотландски рыжую, и с 'хвостиком' как у какого-нибудь местного национального героя Конана МакПофигу. Или рыжая всё-таки по-ирландски? — Степан в очередной раз начал клевать носом и перед его закрывающимися глазами стали водить хоровод рыжие и чёрные белочки, все как одна в килтах и с пледами через плечо. Некоторые из белочек как по команде прикладывались к бутылочкам тёмного стекла, другие же ритмично и воинственно потрясали маленькими, но не переставшими быть от этого двуручными, клейморами. — Фу, привидится же такое! — Матвеев широко и вкусно зевнул, потянулся до хруста в костях, пригладил пятернёй растрепавшуюся шевелюру – к парикмахеру, что ли сходить, а то за всеми хлопотами обрастаю на манер дикобраза' — и пошёл из каминной в кухню, сварить кофе и 'наловить' себе чего-нибудь перекусить. Вернувшись с кофейником и тарелкой бутербродов, он в который раз начал перечитывать составляемый им список планируемых мероприятий по восстановлению исконных местных промыслов в отдельно взятом поместье.
Стоит сказать, что не на последнем месте в рассуждениях Матвеева 'о пользе национального шотландского пьянства' стоял прагматический расчёт – собственность должна приносить доход, ибо расходы намечались нешуточные. Для реализации выработанной в Арденнах стратегии, необходимо было воспользоваться целым арсеналом разнообразных средств, в первую очередь – денежных. Подписывая очередной чек или раскрывая бумажник, Степан с усмешкой говорил про себя — 'Бабло побеждает зло'. — Этот ёрнический лозунг начала двадцать первого века пришёлся вполне ко двору в конце первой трети века двадцатого, а учитывая неизбывность зла под солнцем, добыча денег превращалась в наполнение бочки Данаид[304]. Несмотря на кажущуюся, в таком свете, бесперспективность любых телодвижений, Степан понимал, что выбор невелик – либо взбить сметану, либо утонуть. Последнее представлялось невозможным в силу убеждений, обязательств перед друзьями, да мало ли чего ещё.
— Невозможно – и точка!
Слегка беспокоило Степана отсутствие однозначной реакции сэра Энтони на его отчёт о поездке в Голландию. Да что там однозначной – никакой реакции не последовало, кроме дежурного: 'Спасибо за проделанную работу. Если Вы нам понадобитесь, господин Гринвуд, сэр, мы найдём способ с Вами связаться. На Ваш счёт переведена скромная компенсация за потраченное время и силы'. То есть, выражаясь простым языком: 'На тебе денежный эквивалент газетного гонорара и снова прячься под камень, из-под которого вылез[305], до лучших времён'. Хорошо ещё, что статья о Чехословакии пошла в печать практически в авторской редакции, а сумма, выплаченная за неё, превзошла самые смелые ожидания. Незабываемый сон с участием лорда Ротермира оказался не 'в руку'. Мистер Крэнфилд ещё раз подтвердил редакционное задание на статьи о Польше и прибалтийских лимитрофах, лишь волею случая получивших статус независимых государств. Если бы не это, то можно было подумать, что вокруг Майкла Гринвуда начинает образовываться разреженное пространство, грозящее перерасти в вакуум и тогда...
